"Мешки ЧК": Почему так трудно исследовать архивы советской эпохи  (54)

Об изучении содержимого "мешков ЧК" рассказывает член научной Комиссии по исследованию КГБ, ассоциированный профессор, доктор истории Янис Тауренс.

В последние годы тематика КГБ, агентов КГБ привлекла широкое общественное внимание. Что мы можем об этом сказать, рассматривая период после восстановления государственности в целом? Когда возник интерес к тематике КГБ?

Можно сказать, он появился давно и проявлялся время от времени. В известной степени есть несколько пограничных периодов. Первый — 1994 год, когда приняли закон, полное название которого никто не помнит, все называют его просто "Закон о КГБ". Постановления закона продлеваются каждые десять лет. Так что, следующие периоды — 2004 и 2014 год. Также интерес обостряется в связи с выборами. Перед выборами появляется информация о людях из "мешков ЧК", это сразу оказывается в центре внимания, журналисты бросаются расспрашивать вовлеченных лиц, которые, в основном, ничего не отвечают. Еще можно упомянуть 8-й Сейм, который трижды решал раскрыть "мешки ЧК", а президент Вайра Вике-Фрейберга трижды налагала вето.

Это часть публичного пространства, формируемая СМИ, и часть общества, которая не занимается историей профессионально. А как насчет академических исследований?

В 1998 году сформировалась так называемая Комиссия историков (под эгидой президента), возглавляемая профессором Андрисом Цауне. Тогда и начались исследования по нашей теме. Писали об этом Ритвар Янсонс, Алдис Бергманис и другие.

Тогда началось и общее исследование советского периода, также относительно национальных партизан и репрессий. Есть две докторские диссертации, посвященные КГБ. Их авторы — Айнар Бамбалс и Ритвар Янсонс… В целом, нельзя сказать, что академическая среда занялась этими вопросами только в последние годы. Однако нельзя отрицать, что работа Комиссии историков больше сосредоточена на периоде Второй мировой войны.

Одна из проблем заключается в том, что советский период исследовать чрезвычайно сложно. Во-первых, огромный пласт материалов. Например, что даст изучение списка зарплат какого-нибудь завода? Во-вторых, — и это даже более важно, — как писала Дайна Блейере, эти исторические источники весьма лживы. Газеты врут, статистика врет, даже на заседании Центрального Комитета люди не говорят правду… Так что, советский период исследован очень мало. Надо сказать, что и историков в Латвии не так много, как хотелось бы.

Возвращаясь к публичному пространству, которое не связано с исследованиями. Определенный рост интереса был связан с "делом пятерки ЧК" в 1994 году. Тогда в сотрудничестве с КГБ были заподозрены депутаты 5-го Сейма Айвар Крейтус, Роберт Милбергс, Эдвин Инкенс, Андрей Силиньш и Георг Андреев. Андреев факт сотрудничества признал, ушел с поста министра иностранных дел. Остальные четверо не признали. В суде тоже доказать не удалось. Так это все и затихло.

Невозможно долго удерживать внимание прессы. В одной своей публикации я писал, что как минимум до недавних пор со стороны прессы не доставало аналитического подхода. С другой стороны, у журналистов могли бы возникнуть трудности с объективным исследованием.

Будучи историком, ты анализировал, как в прессе отображались дела с попытками доказать сотрудничество с КГБ.

Я отлично понимаю, что отражение таких дел не было единственной задачей журналистов. Вспоминая прошлое, представьте, если одновременно есть, скажем, "скандал о трех миллионах Latvenergo и дела такого масштаба. Так что, преобладали маленькие заметки. Есть публикации, по которым видно, что даже сам журналист не верит показаниям офицеров КГБ. Мы видим, что журналисты пытались получить интервью, но могу себе представить, как это трудно. В результате…

Мой вопрос в том, когда у значительной части общества возникло большое недоверие к теме агентов КГБ? "Настоящих агентов в мешках нет", "в мешки специально что-то подложили", "все равно ничего не докажешь" и так далее.

Кажется, недоверие было с самого начала. Истории о перенятии "мешков", о том, как они валялись на лестницах и тому подобное. Генпрокурор Янис Скрастиньш, выступая тогда в Сейме, объяснял, что ничего добавить нельзя, что карточки совпадают с журналами, но, кажется, этого по-настоящему не услышали. Индулис Залите говорил — и это его, а не моя ответственность, — что версии, которые ты упомянул в своем вопросе, первым стал распространять упомянутый Крейтус. Ему якобы предлагали его карточку изъять. Стоит отметить, что после советского периода мы вообще унаследовали недоверие к власти.

Пытались ли исследователи понять, насколько актуально для общества исследование темы КГБ? Мне кажется, надо разделить две вещи. Понятно, что ученые хотят что-то исследовать. С этой точки зрения, нет большой разницы между "мешками ЧК" и ирландскими манускриптами 12-го века. И есть отношение общества, которое может поддерживать интерес или скепсис: "Прошло столько лет, какой смысл поднимать эти дела?".
"

Доктор Мартиньш Капранс в 2017 году провел опрос. Результаты довольно интересные. Понятно, что часть общества тема "мешков ЧК" не интересует. Часть же считает, что их нужно опубликовать с комментариями. Еще часть полагает — без комментариев.

Капранс особо рассмотрел также молодежь. Около 60% тема не интересует, но 40% она кажется важной. Мы можем предположить, что это молодые люди, в роду которых были репрессированные, или которых обучали патриотически настроенные учителя.

Если говорить о той части общества, которая не считает исследование "мешков" чем-то важным, можно предположить, что есть и такая часть общества, для которой неважен Рундальский замок. Важно ли вообще, что думает та часть общества, для которой важны "котлеты и выпивка"?

У меня возникает рискованная параллель. В Германии денацификация обрела второе дыхание, когда молодое поколение в 1960-е начало задавать старшим поколениям вопросы — "Что же на самом деле случилось в 1930-1940-е?". В Германии вопрос о прояснении прошлого интересовал именно молодежь. Похоже, в Латвии эта модель не работает?

Начнем с того, что молодежь 1960-х и "миллениалы" очень отличаются. Поколение 1960-х протестовало против "старых ценностей" в целом. И не только в Германии. При этом я думаю, что как минимум часть современной молодежи ставит эти вопросы даже более остро. Если в наше время было нормально состоять в комсомоле, то сегодня можно встретить молодых людей, для которых это равноценно — тут я, конечно, немного преувеличиваю, — членству в "гитлерюгенд". То есть эта молодежь может относиться к КГБ жестче, чем наше поколение.

Возвращаясь к опросу Капранса, получается, что у меньшинства, тех, кому тема КГБ кажется важной, может быть довольно радикально отрицательное отношение?

Возможно. И тут нечему удивляться — у них нет опыта жизни в то время. Возвращаясь к твоему сравнению, я бы сказал, что модель может быть похожа — немцы стали интересоваться собственным прошлым в 1960-е, мы — в начале 21-го века. Приходится согласиться, что в 1990-е особого интереса не было.

Есть версии по поводу причин?

Видимо, были другие "топовые" темы. "Бурные 1990-е", коррупция и так далее.

Следующий вопрос историкам задается, наверное, даже без учета сферы исследований. Объем письменных источников огромен. При этом его следует оценивать очень осторожно. Современники (тут, конечно, есть вопрос по поводу качества их воспоминаний) умирают. Как вообще исследовать, даже предполагая спрос со стороны общества?

Можно начинать с "самых низов". Например, исследовать, как функционировал один город. Есть один студент, который хочет исследовать именно телевидение. Что представлял собой советский режим, как он функционировал, — это в общем ясно. Но стоит начать с отдельных структур, организаций. И когда таких исследований накапливается достаточно много, можно взглянуть на советский режим снова, так сказать, на новом уровне.

Мне такая позиция симпатична, но вопрос такой — насколько исследователи в выборе темы руководствуются представлениями о том, какая из них "сексуальна", а какая нет? Наверно упомянутую тобой тему про телевидение встретили бы с распростертыми объятиями, а если бы кто-то исследовал — я импровизирую — колхоз "Лачплесис", ему было бы труднее обосновать свою работу. Даже при всей ее полезности.

Думаю, никто не тормозил бы профессионально солидные исследования. Независимо от темы. Если посмотреть на докторантуру и магистратуру, есть люди, которые исследуют историю своей родной стороны. Понятно, что если мы хотим огромных достижений в исследовании именно советского периода, пошла бы на пользу какая-нибудь специальная программа грантов или нечто подобное.

Многие напоминают, что, например, в Польше, Венгрии, Украине, есть постоянно функционирующие структуры, занимающиеся вопросами национальной памяти.

Вряд ли в Латвии была бы политическая воля для создания подобной структуры. Надо понимать контекст — мы говорим о 50-летнем периоде истории Латвии, сообщество историков в Латвии не слишком велико.

Так что, у меня немного пессимистичное мнение о том, что работы будет еще на века. В конце концов, историки до сих пор исследуют, как боролись Елизавета I и Мария I. А это события 16-го века. Нет оснований надеяться на быстрые достижения в исследовании советского времени. И еще раз — советский период исследовать сложно не только из-за лживых источников, но и потому, что этот период довольно серый.

Возникает определенное противоречие. В связи с тематикой КГБ масс-медиа порой упрекают в погоне за сенсациями, а профессиональное исследование обещает быть медленным.

Возможно, противоречие реально уменьшить, если бы общество в целом стало более состоятельным, и, соответственно, выделялось бы больше средств на науку, в том числе историю. Речь же не только о советском периоде. Период между мировыми войнами: допускаю, что в Швеции про каждую политическую партию в эти годы написано пять-шесть книг. А у нас — сборник статей про Крестьянский союз и работа профессора Айвара Странги о социал-демократах. Вот так и накапливается неисследованное или недостаточно исследованное.

Мы начали беседу с отношения общества к теме КГБ. Но есть и более широкий контекст — отношение к необходимости люстрации.

Есть мнение, что люстрация запоздала, мол, сколько сейчас у власти осталось коммунистических функционеров… Если мы сегодня все-таки говорим о люстрации, то не будем забывать, что времена меняются. До середины 1990-х Анатолий Горбунов был национальным героем. Как его можно было подвергнуть люстрации? То же самое с другими "светлыми образами" партии. Сегодня… ну, комсомольцы еще остались.

Я думаю не столько о запрете занимать должности, сколько об исследовании сотрудничества с режимом (не только КГБ). С точки зрения исследований, неважно, сколько из них осталось у власти или даже в живых.

Довольно много исследовался коллаборационизм в Латвии в контексте Второй мировой войны. Если же говорить о советском периоде… Если не ошибаюсь, юридически произошел отказ от возможности люстрации. Например, прокуратура заявила, что за осуждение диссидентов никого к ответственности призвать нельзя.

Я лишь хочу подчеркнуть, что у нас даже по поводу сравнительно недавней истории сохраняется расплывчатое представление.

Так материалы архивов будут и через сто лет! Если без иронии, это будет зависеть от энтузиазма отдельных исследователей. Мы можем лишь надеяться, что их станет больше.

Янис, не хочу тебя провоцировать, но было бы нормально, если бы периоду оккупации была посвящена государственная программа исследований, похожая на те, что уже есть.

Я бы поддержал любую программу, которая способствует исследованию истории. Также истории Ливонии. Если серьезно, выделение такого тематического направления исследований может вызвать обвинения в политизации истории. При этом можно сказать, что мы вообще мобилизуемся, когда случается что-то плохое. Например, Комиссия историков в 1998 году возникла после пикета пенсионеров у Рижской думы и ухудшения отношений с Россией. Тогда политикам вдруг понадобились историки.

Последний вопрос. Исследованием КГБ занимались и тексты публиковали и историки, и юристы, и политологи. Пойми меня правильно, я не считаю, что это сфера интересов одних историков. Напротив, я хочу понять, каков оптимальный междисциплинарный "комплект"? Например, пригодились бы еще социалантропологи, анализирующие практику выживания человека в тоталитарном государстве?

Думаю, этими вопросами может заниматься любой человек с образованием в сфере гуманитарных или социальных наук. Историки исследуют также приговоры судов, которые представляют в своем роде реконструированную историю, не так ли? Я бы даже сказал, что одно из специфических отличий историков в том, что они — большие циники. Если говорить о Комиссии по исследованию КГБ, где, да, работают не только историки, то я хотел бы выделить одну достойную вещь — были привлечены молодые люди, создана группа молодых людей, которая потенциально может работать с этими темами и в будущем.

Перевод DELFI. Оригинал здесь