"Внутри общества — спертый воздух". Эксперты: где место для русского языка и культуры в Латвии?  (33)

Политика меняет жизнь каждого из нас, но можем ли мы изменить политику? В подкасте Дануты Дембовской "Стакан наполовину" речь пойдет о пессимистических или оптимистических сценариях для страны, механизмах и закулисных секретах политики в Латвии.

Послушать новый эпизод "Стакан наполовину" можно здесь.

Слушайте подкаст "Стакан наполовину" также в Spotify, Apple Podcasts и YouTube.

Так получилось, что отголосок агрессивной политики России коснулся напрямую участников новой дискуссии: Данута Дембовская, Денис Ханов и Алексей Евдокимов в разные годы получили среднее образование в Рижском Пушкинском лицее. В апреле депутаты двух партий поставили перед Рижской думой вопрос о переименовании этой школы в Саркандаугавский лицей. Впоследствии вопрос с повестки дня сняли, но перед уходом с поста президент Эгилс Левитс призвал продолжить процесс избавления от имен тоталитарного прошлого.

"Как ни банально это звучит, но Пушкин — символ моей культуры. Любые репрессии в отношении Пушкина воспринимаются мной болезненно", — признается Алексей Евдокимов. "Три года, проведенные в Лицее, дали мне очень многое. Когда на часть твоего прошлого идет, условно говоря, бессмысленное, агрессивное наступление, не приводящее ни к каким результатам, кроме разрушительных, есть ощущение — вот она, глупость человеческая, во всей красе", — сожалеет Денис Ханов.

Писатель Алексей Евдокимов считает себя "гражданином Латвии русской национальности и культуры". "Русский язык, ко всему прочему, мой рабочий, я пишу на нем тексты в разных жанрах. Жить с таким набором сложно — тут русские воспринимаются как враги, жупел, — оценивает Евдокимов. — Мысль уехать висит постоянно. Конечно, не в Россию — там больше шансов сразу сесть в тюрьму. Не скажу, что тут их нет, но там при нынешнем режиме — гораздо больше. На Западе с русским языком работы для меня немного".

Культуролог Денис Ханов считает себя, прежде всего, европейцем. "Это мне нравится. Это некое фрондерство по отношению к зацикленности на этническом, — рассуждает он. — В то же время я осознаю, что русская культура — особый пласт меня, моей семьи и моего я. Русский блок органично входит в европейский с середины 18-го столетия". При этом родной русский язык сегодня в общении Ханова не доминирует — уже пять лет он частично живет в Берлине, где на немецком языке работает в сфере гражданского образования, интегрирует украинцев.

Особо важным считает прививать студентам любовь к текстовой культуре. "Если они прочтут хоть одну пьесу Шекспира — я буду счастлив. Я вижу, как теряется связь между текстом и человеком". Также достаточно свободно он себя ощущает во французской и английской культурах. Сегодня Денис Ханов работает над тем, чтобы оставаться "просто человеком" — особенно это стало важно в связи с расчеловечивающей войной. Своей гражданской активностью Ханов называет тот факт, что уже 20 лет он, как открытый гей, борется за культуру равноправия. "Но я геем не работаю, так что это лишь одна из идентичностей", — смеется он.

По мнению Евдокимова, этот тренд лишь усилится: "Процесс идет давно и ускоряется по нисходящей спирали. Когда разобщение усиливается, а нетерпимость постоянно возбуждается, это ничем хорошим не кончится", — мрачно предрекает он.

"Как нас учили в Лицее, культура есть список достижений человеческого духа — развитие, шедевры… Нападение России на Украину происходит на фоне того, как режим использует это светлое и доброе, классику и шедевры. В какой-то мере режим Путина помогает процессу "отмены" русской культуры", — говорит Ханов. При этом он отмечает, что для балтийских стран это не спонтанное решение после событий 2014 или 2022 годов, а продолжение национально-радикального дискурса в элите и быту, который доминирует последние десятилетия. Просто такая политика разобщения получила новый внешнеполитический импульс и "легитимность".

Сам Ханов выступал против сноса памятников, считая, что такие действия "разрывают хрупкую социальную ткань общества": памятники в итоге останутся в памяти, места сакрализируются, а отношение к ним уже не поменять. "Все это станет ядовитыми осколками нашего общего прошлого и будет отравлять будущее". Примером грамотного отношения с прошлым он считает работу немецкого общества с тоталитарным и нацистским прошлым — островки этих пространств остались как предостережения на времена, когда прямых свидетелей уже не станет.

В Берлине русскую культуру не отменяют — звучат Чайковский и Стравинский…. Правительство сразу заявило озабоченность возможным проявлением русофобии в отношении части сограждан. При этом берется во внимание и боль украинских беженцев. И все же памятники должны стать сценой для нового обсуждения. "Так действует более зрелое общество".

По опыту Ханова, чтобы случился хороший поворот, нужны знания на эту тему — кто-то должен этому научить, а у нас за 30 лет политическая элита не сделала ничего, чтобы в обществе хоть как-то прорастали способы избегания радикализации и развивалась культура дискуссии. Плюс у нас отсутствуют общие глобальные темы — рынка, экологии, миграции, беженцев. Мы застряли в разделенном этнографическом прошлом. У нас нет культуры воспринимать другого, как имеющего право быть. Мы работаем на исключение, чтобы чужих стереть — токсичная культура отмены просто создана для нашего общества. Пример (отмены русского репертуара и Чебурашки) в Кукольном театре — доказательство того, что мы тинейджеры в этом вопросе".

Когда-то считалось, что среди русскоязычных Латвии много технической интеллигенции, читающей научную фантастику и любящей театр. Сегодня русскоязычные — старше среднего возраста, их доходы — ниже среднего, молодежь чаще уезжает. Не приведет ли это к маргинализации? С другой стороны, в Латвии случился поток "новых русских" — образованных представителей российской оппозиции, спасающейся от путинского режима.

"Думаю, в это общество могут объединиться люди, независимо от этнического происхождения, с общим средством коммуникации и культурным багажом, — рассуждает Ханов. — Для меня, к примеру, не важно этническое происхождение человека, с которым я могу поговорить о русской литературе". Культуролог уточняет, что еще с 19-го века русскоязычная среда Балтии была традиционно пассивной с точки зрения культурной мобилизации. "Об этом говорил и (русский публицист и краевед) Евграф Чешихин… Его сын-журналист с таким восторгом описывал 4-й Праздник песни — буквально завидовал: ну почему не можем так организоваться, почему у нас нет своего общества?! Почему они могут организовать логистику из деревень, а мы не можем даже библиотеку открыть?!"

По мнению Ханова, разобщение по языковому принципу после восстановления независимости исключило огромное количество людей из потока информации. Больше всех за бортом оказались неграждане, которых сейчас 10-12 процентов. Вместо того чтобы следить за политическими процессами в Латвии, им было куда интереснее включить кремлевский концерт 8 марта. "Мы сами толкаем людей в руки злобного колдуна, который прекрасно знает, чего нам здесь не хватает и что национальные правительства не смогли и не захотели сделать за 30 лет", — считает Ханов.

Культуролог также отмечает исследование, проведенное в "русских школах" — там многие дети ощущают себя "гражданами мира", живущими большей частью в англоязычном пространстве. "Это нормально для таких небольших обществ, как мы. Мы всегда были гибридами, перекрестком, где кто только с кем не встречается, — говорит Ханов. — Все мы в той или иной мере находимся в американской культуре развлечений…"

Культуролог обращает внимание, что большую роль в манипуляции информацией играет переход на легкодоступный цифровой формат, от буквы к образу — читающими книги людьми было труднее манипулировать. "Именно поэтому снижается возможность противодействовать обману, — говорит Ханов. — Мы вступили в эпоху Трампа, который пышно и театрально уничтожил реальность как таковую. У меня ощущение гуманитарной катастрофы — она происходит незаметно, но эффективно, потому что хорошо продается". Евдокимов уточняет, что образованный и начитанный человек тоже может быть жесток, заниматься откровенно антикультурными вещами — доносительством и шельмованием. Впрочем, это будет его сознательный выбор.

Евдокимов уверен, что Латвии не удастся оставаться закрытой — "природа не терпит пустоты". "Люди будут просачиваться — экономике нужны рабочие руки. Понятно, что процесс будет тормозиться по идеологическим причинам, потому что главный наш тренд — изоляционизм и ксенофобия, позиция, что госязык надо укреплять, а остальные выдавливать. Сейчас это сжимает пространство русского языка, но когда тут будет много людей, говорящих на урду или хинди, это будет работать и против них".

Ханов отмечает крайнюю пассивность гражданского общества Латвии, особенно молодежи, привычку избегать реальности. Чтобы работать с этим, нужна политическая воля — ее нет, потому что она подразумевает потерю тотального контроля над национальным дискурсом… "Политическая повестка построена на поиске врага, его происках, манипулирование нервным большинством, которое надо держать в состоянии угрозы. Ни 40-й год, ни оккупация, ни коллаборационизм — ничего толком у нас не проработано. Мы совсем двоечники".

По мнению Евдокимова, хотя в 20-м и 21-м веках в город приезжало много русских, "Рига не была самоценной точкой на карте в смысле русской культуры. Здесь были лишь отдельные явления — Русский театр, газета "Сегодня"… И все же не родилась "рижская школа" русской литературы — в этом смысле Одесса была гораздо более плодовитой. Тот же Михаил Михайлович Жванецкий был ярким порождением одесской литературной русской школы.

Сегодня происходит бегство части русской культуры за рубеж. "Подобное уже было век назад — после Октябрьского переворота, — напоминает Ханов. — Берлин был одним из эпицентров. И Рига — несомненно. Культура не исчезнет — она будет работать в обстоятельствах кислородного голодания. Будет создание новых продуктов, сюжетов, тем, языка, влияния локальных языков на русский".

Он отмечает, что в странах Балтии культуры принятия политических диссидентов в этот раз не сложилось. "Приехали те, для кого советское политическое наследие неприемлемо, а латвийская политическая элита довольно хорошо осведомлена о советских методах культурной политики — черно-белый мир, цитаты из "священных книг", ксенофобия. Для нее разнообразие — угроза… В итоге ряд законодательных актов российских политических беженцев отсюда выдавливает… Критически мыслящий русский, который быстро может понять, чем пахнет, тут не нужен."

С этим согласен и Евдокимов: "Как ни парадоксально, европеизированный россиянин для Латвии, которая считает себя Европой в отношении России, — слишком европеец. Когда он говорит, что "культура отмены" и ксенофобия — плохо, а мультикультурность хорошо — это для Латвии неприемлемо".

Считается, что приезжие россияне, а отчасти и местные русские болеют империализмом — считают себя представителями великой культуры, которые что-то там несут провинциальной местной культуре. Война в Украине породила у многих желание расправиться с этим явлением.

"Империализм надо в себе убивать, — убежден Ханов. — Это как некая палочка Коха, которая в нас сидит и при определенном образе жизни или питании может бурно расцвести и стать туберкулезом. Это некая форма интеллектуальной гигиены. Конечно, это сидит в нациях и культурах, которые привыкли себя видеть чем-то огромным".

Евдокимов сообщает, что плохо относится к этому термину "империализм": "Это некая идеологическая дубина. Что я должен убивать в себе? Ксенофобию, нетерпимость к другим, высокомерие? А при чем тут империя? Это скорее недостаток воспитания и культуры. Человек воспитанный, культурный, с развитой эмпатией и умеющий самостоятельно думать не будет высокомерно относиться к другим".

Ханов настаивает, что и на воспитание с культурой влияет пространство, среда, где живет человек. "Империализм — это, прежде всего, иерархия народов, регионов, откуда происходит эксплуатация, замалчивание части истории и т.д. Ксенофобия — сгусток того, что висит в обществе, когда ребенку с колыбели что-то рассказывает, а что-то не рассказывается — это неизбежно. К примеру, образы украинского хлопца в советском кино приучили советских людей видеть их как представителей некой малой Руси, такого приложения к Большой Руси… Вся нынешняя риторика Путина выросла на российской и советском империализме".

Латвия — страна ЕС с самым высоким удельным весом русскоязычного населения. Долгое время здесь была популярна теория, что она выполняет роль моста между Западом и Россией.

Евдокимов считает роль моста иллюзией — за нее цеплялся бизнес, но политика всегда шла на размежевание. "Наше общество регрессивное, душное, неразвитое, невоспитанное. Плюс работает могучий пылесос Запада, высасывающий все активные силы. Я не вижу причин для перемен — нет запроса, который должен родиться во взаимодействии общества и политики. Но система выстроена так, чтобы наименьшим образом быть подверженной изменениям. Я не представляю, кому и зачем может понадобиться куда-то ее двигать. Она всех не устраивает, но все с этим мирятся. Это застой.

Его расстраивает, что не слышно никаких призывов к здравому рассудку со стороны латышских интеллектуалов конца 80-х. "Я не вижу, чтобы кого-то мучила совесть. Своего Эмиля Золя у нас нет — его бы тут сразу раскатали тонким слоем и съели. Для меня Академия художеств — некий бастион, где я вижу надэтническую солидарность. Но это маленький остров, который легко задушит политика Министерства культуры — бастион национализма, ксенофобии, гомофобии, расизма и болезненного этнографического увлечения… У нас женщины сами насмехаются над феминизмом. У нас упрямо лезут в постель к президенту — выяснить кто с кем… Мы окуклились и стали неким биотопом. И поэтесса Мара Залите не делает никаких заявлений о том, что политика национализма угрожает самой латышской культуре. Она во многом превратилась в придворную поэтессу с орденами и медалями…"

В целом прогнозы Ханова печальны. "Я вижу тут отток людей и тем — мы будем мельчать и болеть, как забытое на каникулы в школьном классе растение".

"Сейчас плохие времена для культуры, — считает Евдокимов. — В людях подстегивается антикультурное: нетерпимость, желание объединяться в кричащие и недумающие толпы и кого-то топтать. Культура этому противостоит, но для нее плохие времена".

"Есть темные времена, а есть ренессанс, — говорит Ханов. — Сейчас слишком много тела и очень мало души, интеллектуального гуманизма. Но в мировой истории было много ренессансов — 4 или 5. Будем надеяться на еще один".

Послушать новый эпизод "Стакан наполовину" можно здесь.

Слушайте подкаст "Стакан наполовину" также в Spotify, Apple Podcasts и YouTube.