В первой статье на тему иммиграции я рассматривал этот вопрос с точки зрения всей Латвии в целом. А сейчас посмотрим на проблему уже — с точки зрения русскоязычных рижан. Но сначала отступление — очень поучительный чужой опыт.
Профессор Хазан, пугающий читателей Delfi ужасами иммиграции из третьего мира опирается, в частности, на статью нашего бывшего земляка Сергея Хиршфельда, опубликованную в одном из рижских еженедельников. Не совсем солидный источник для ученого, зато ценный для меня: с Сергеем знаком, еще лет шесть назад мы жили в одном подъезде. Когда он объявил, что собирается уезжать в Израиль, мне эта идея показалась опрометчивой: парню тридцатник, языка не знает, профессии нет — ну сколько там нужно русскоязычных журналистов?
Теперь убедился, что сомнения были безосновательны: шеф-редактор службы новостей на русском телевидении — карьера завидная. Но вот статью он написал, мягко говоря, поверхностную.
Дело обстоит так. В течение долгого времени Израиль не считал нужным серьезно охранять границу с Египтом на Синайском полуостове. Я сам гулял по красивым горам в окрестностях курорта Эйлат. Маркированная тропа подходит к пограничному столбу, туристы фотографируются рядом с ним, делают несколько шагов на сопредельную территорию… Вокруг ни души.
Потом в Египте произошла революция, новые власти оказались недружественными Израилю, проникли террористы. В 2011 году границу закрыли, построили забор, теперь и мышь не проскочит. Но за эти годы примерно 60 000 тысяч граждан разных нищих африканских стран пробрались нелегально в Израиль. Большинство разъехались по стране и как-то пристроились, а примерно треть поселилась в трущобном районе Тель-Авива и принялась гопничать.
Вот мой бывший сосед и рассказывает об этом беспределе. Вывод его прост — бойтесь мигрантов, они и у вас в Латвии такое же устроят! Только неужели не понимает, что напрашивается вопрос бессмертного Паниковского: "А ты кто такой?" Стаж его пребывания в Израиле меньше, чем у многих из этих негров.
Так и представляю себе, что где-то в Эритрее или Судане разворачивает читатель газету и видит в ней статью земляка, свалившего на Землю Обетованную в поисках лучшей доли. Автор жалуется, как достали его русские эмигранты, которые без году неделя в стране, но наводят свои порядки и не дают покоя мирным трудолюбивым африканцам.
Я охотно верю автору, что жить в Южном Тель-Авиве неуютно, а проблема уличной преступности среди беженцев из Африки очень серьезная. Но хотелось бы еще и анализа этого печального явления. Почему Сергей стал в новой стране уважаемым человеком, а его чернокожему сверстнику повезло куда меньше?
Хиршфельд отнюдь не одинок в своем счастье. Израиль — классическая страна эмигрантов, огромная часть населения родилась за ее пределами. За последние сорок лет число израильтян удвоилось — с четырех до восьми миллионов человек. Только в начале 90-х приехало около миллиона советских людей — и всем хватило места. При этом ученые утверждают: каждая большая волна иммиграции приводила через несколько лет к подъему экономики.
Тут, конечно, читатели усмехнутся: нашел, кого сравнивать — умных советских евреев с полудикими африканцами. Само по себе одновременное прибытие сплошных интеллигентов тоже проблема, мы же помним Высоцкого: там "гинекологов одних, как собак нерезаных". Но вот в пятидесятые годы в Израиль приезжали сотнями тысяч евреи из арабского мира — ничуть не более просвещенные, чем их исповедующие ислам соседи. А еще позже появилось более 100 тысяч фалашей — эфиопских евреев, не отличающихся ни цветом кожи, ни приспособленностью к цивилизации от своих соседей из Эритреи, на которых нам жалуется Хиршфельд.
Как получилось, что богатейшая страна, сумевшая создать единый народ из миллионов разноязыких беженцев, не может справиться с небольшой группой эмигрантов из Африки? Ответ на этот вопрос очень поучителен для нас с вами. Дело не в эмигрантах, а в том обществе, куда они попали. В Израиле не только законы, но и настроение людей нацелено на помощь репатриантам. Гражданство, а также серьезную материальную помощь они получают прямо у трапа самолета. Но еще более существенно, что все, с кем они сталкиваются изо дня в день, помнят, как трудно освоиться на новом месте, и помогают. Даже если не помогают — считается, что помогать надо, это благое дело.
А с африканцами ситуация полностью противоположная. Они не могут стать израильтянами в принципе: это — еврейское государство, натурализации в нем не предусмотрено. У беженцев нет никакого статуса, им всячески дают понять, что они нежеланны, и так будет всегда. С голоду умереть не дадут, домой не отправят, потому что там им реально грозит смертельная опасность, но перспектив никаких.
Такая жизнь — прекрасная питательная среда для преступности. Если завтра ты можешь попасть в тюрьму, как нелегальный эмигрант, то лучше уж сесть за дело…
Тут важна еще одна особенность израильской иммиграционной политики. Я знаком и семьей Сергея Хиршфельда. Отец его рано умер, в Риге живет мама — интеллигентная женщина младшего пенсионного возраста. В молодости я ходил в филармонию на ее концерты — замечательно читала со сцены стихи Марины Цветаевой.
Казалось бы, вполне разумно на старость уехать к сыну нянчить внуков? Не тут-то было: она — русская, ее в Израиль не пустят. Вид на жительство, вероятно, можно получить, но гражданство и социальную помощь — уж никак. Зато совсем недавно — как раз в разгар истерики о страшном разгуле преступности в Южном Тель-Авиве — в Эфиопии было обнаружено племя фалашмури. Они христиане, но удалось доказать еврейское происхождение, и их торжественно переселили на Землю Обетованную.
Разумеется, все это с нормальной точки зрения, в том числе и моей, совершенно абсурдно. Отвергать порядочную женщину, у которой в стране живет семья, и привечать каких-то негров. При этом, если уж действительно так нужны негры, почему бы не интегрировать тех, кто уже несколько лет живет в Израиле и кое-как прижился? Наоборот, беженцев из Африки пытаются сплавить в другие африканские страны. Платят за согласие уехать и этим людям, и принимающим странам. Денег некуда девать, что ли?
И вот теперь самое главное. Израильский опыт поучителен тем, что общество умеет сказать про некую группу людей — это свои — и они за исторически ничтожные сроки, одно-два поколения, своими действительно становятся, несмотря на гигантский цивилизационный разрыв. И не столь важно, что своими этих людей называют по абсурдным признакам — главное, что к ним и относятся как к своим. Этого умения категорически не хватает нам с вами.
Меня поражает, что русское общественное мнение в Латвии, во всех других вопросах категорически противостоящее латышским националистам, поддерживает их в отношении к приему беженцев. Почитал бы Райвис Дзинтарс русскоязычные форумы — порадовался бы вновь обретенным единомышленникам.
Наша беда — в привычке жить сегодняшним днем, в неумении мыслить в категории десятилетий и поколений. Мы хотим, чтобы Рига и дальше оставалась городом, где господствует русский язык? Или предпочитаем с внуками разговаривать по-латышски?
Единственная миграция, которая реально нам угрожает — это массовый переезд в Ригу провинциальной латышской молодежи. Ничего не имею против этих ребят лично — с ними вполне можно найти общий язык за кружкой пива. Только этим языком будет латышский.
А вот любые другие приезжие выучат в первую очередь русский, потому что именно этот язык востребован на рынке труда. Работодатель еще будет с трудом подбирать латышские слова для того, кто только так и умеет, но уж с чужаком наверняка перейдет на великий и могучий. Зайдите в любую национальную забегаловку — там с латышским совсем плохо, а с русским — еще куда ни шло.
Недавно журнал Ir опубликовал победную статистику: в 2014 году в Латвии впервые за годы независимости родилось больше латышей, чем умерло. Это прекрасно, но печально другое: эти латыши составляют 73% от всех новорожденных. Для сравнения: в 2000 году родилось 63% латышей, в 1990 — 57%, в 1980 — 50%. Мы как-то привыкли думать, что нас в стране почти половина. Дудки — уже скоро будет лишь чуть больше четверти.
Поэтому иммиграция для нас единственная надежда на сохранение комфортной русскоязычной среды. Лучше, конечно, иммиграция славянская или хотя бы с начальными знаниями русского — как таджики в России. Но выбирать не приходится, сгодятся любые приезжие.
Поначалу проблемы неизбежны, и это начало может растянуться на годы. Но, повторяю, в таких вопросах надо мыслить в категории поколений. Конечно, Латвия — не США, где сын эмигранта из черной Африки становится президентом страны. Но даже и при нашей ничтожной до сих пор иммиграции есть положительные примеры.
Неужели среди читателей этих строк есть хоть один, кому не нравится Амината? Чернокожая русская красавица из Болдераи произвела фурор на Евровидении. Пока страну представляли этнически чистые певцы, такого успеха не было и близко.
Как бы ни закончился нынешний кризис, увеличение иммиграции в Латвию неизбежно: в глобальном мире невозможно сохранить оазис безупречно чистой белой расы. Так что куда больше, чем приезд иммигрантов, меня пугает статистика, которая говорит: Латвия — европейский лидер по неприятию мигрантов. Ксенофобов у нас 79%, и вот это страшно.
Понятно, если так считают латыши — их к этому долго приучали. Вся идеология Латвии построена на ксенофобии: понаехали тут всякие, мешают строить национальное государство. И это правда: большинство из нас живут здесь недолго — пару поколений. Теперь приедут следующие мигранты — кому, как не нам, встретить их по-доброму? Для нас грех расизма совершенно непростителен.
Я пишу эту статью накануне 4 июля. В этот день в стране вывешивают траурные флаги — напоминание о том, как в 1941 году многочисленные доморощенные расисты убивали своих соседей.
Так что не верьте, когда вам говорят, что по соседству с иммигрантами жить опасно. Несоизмеримо опаснее жить по соседству с расистами.
